по-горлумски, на старый манер. Но еще тревожнее было то, что Фродо,  видимо,
совсем изнемог. Он не жаловался, он и вообще-то почти не раскрывал  рта,  но
брел, согнувшись, как под непосильным грузом, тащился еле-еле  -  Сэм  то  и
дело просил Горлума подождать хозяина.
Между тем с каждым шагом к Воротам Мордора  Кольцо  на  шее  Фродо  все
тяжелее  оттягивало  цепочку  и  точно  пригибало  его  к  земле.  Но
куда
мучительнее донимало его Око: это из-за него, не из-за Кольца Фродо втягивал
голову в  плечи  и  робко  сутулился.  Оком  он  называл  про  себя  жуткое,
обессиливающее чувство могучей и враждебной  воли,  которой  нипочем  земные
преграды и воздушные заслоны, которая вот-вот  отыщет,  обнажит,  пригвоздит
мертвящим  взором.  Укрыться  от  него  негде,  последние  покровы  тонки  и
ненадежны. Фродо в точности знал, откуда исходит этот смертоносный луч,  так
же как сквозь закрытые глаза знаешь,  где  пламенеет  жгучее  и  беспощадное
солнце. Луч палил ему лицо, поэтому он и опускал голову.
Горлуму, может статься, было немногим легче. Но  что  творилось  в  его
иссохшем сердце, что его больше мучило - ищущее ли Око, алчная ли  тоска  по
Кольцу, до  которого  только  руку  протянуть,  или  унизительное  обещание,
наполовину исторгнутое страхом перед холодной сталью, - этого хоббитам знать
было не дано. Да Фродо об этом и не думал, а  Сэм  большей  частью  думал  о
хозяине, своих грызущих страхов почти не замечая. Он теперь шел позади Фродо
и ни на миг не терял его из  виду:  поддерживал,  когда  тот  спотыкался,  и
старался подбодрить неуклюжими шутками.
Когда  наконец  рассвело,  хоббиты  с  изумлением  увидели,
насколько
придвинулись угрюмые кручи. В холодном и ясном утреннем  свете  все  же  еще
далекие  стены-утесы  Мордора  не  нависали
угрозой
на
небосклоне,
а
исполинскими черными башнями  сумрачно  взирали  окрест.  Болота  кончились,
дальше тянулись  торфяники  и  короста  растрескавшейся  грязи.  К  мерзости
запустения у Сауроновых Ворот вели длинные голые пологие склоны.
Покуда серо-стальной день не угас, они ютились как черви  под  огромным
камнем, хоронились от крылатого ужаса,  от  жестоких  пронзительных  мертвых
глаз. Страх  опустошил  память  этих  дней  и  тех  двух  ночей,  когда  они
пробирались  по  унылому  бездорожью.  Воздух  здесь  был  какой-то  колкий,
напитанный горечью, от него першило в пересохшем горле.
Наконец  на  пятое  утро путешествия с Горлумом они снова остановились. далее 

"НАУКА И ЖИЗНЬ"
главная