кручи. И сразу же, словно рассеялось волшебство, все трое воспрянули.  Гимли
схватился за рукоять секиры, Арагорн обнажил меч, Леголас поднял свой лук.
Ничего этого как бы не замечая,  старик  присел  на  низкий  и  плоский
обломок; его ветхий балахон распахнулся - да, он был весь в белом.
- Саруман! - крикнул Гимли, подскочив к нему с  занесенной  секирой.  -
Говори! Говори, куда упрятал наших друзей? Что  ты  с  ними  сделал?  Говори
живей, колдовством не спасешься, я  надвое  раскрою  тебе  череп  вместе  со
шляпой!
Но старик опередил его. Он вскочил на ноги, одним  махом  вспрыгнул  на
скалу и внезапно  вырос,  как  слепящий  столп,  сбросив  накидку  вместе  с
балахоном. Сверкало его белое одеяние.  Он  воздел  посох,  и  секира  Гимли
бессильно звякнула о камни. Меч Арагорна запламенел в его недрогнувшей руке.
Леголас громко вскрикнул, и стрела его, полыхнув молнией, прянула в небеса.
- Митрандир! - возгласил он затем. - Это Митрандир!
- Повторяю тебе: с добрым утром, Леголас! - промолвил старец.
Пышные  волосы  его  блистали,  как  горный  снег,  сияло
белоснежное
облаченье, ярко светились глаза из-под косматых бровей, и мощь  была  в  его
подъятой руке. От изумленья, ужаса и восторга все трое приросли  к  земле  и
утратили дар речи.
Наконец Арагорн обрел язык.
- Гэндальф! - воскликнул он. - Ты  ли  это  возвратился  в  час  нашего
отчаяния? Как мог я тебя не узнать, о Гэндальф!
Гимли молча упал на колени, закрыв руками лицо.
- Гэндальф, - повторил старец, как бы припоминая давно забытое  имя.  -
Да, так меня звали. Я был Гэндальфом.
Он сошел со скалы, поднял сброшенную серую хламиду и снова облачился  в
нее - будто просиявшее солнце утонуло в туче.
- Да, можете по-прежнему называть меня Гэндальфом, - сказал он, и голос
его зазвучал, как прежде, стал голосом старого друга и наставника. - Встань,
мой добрый Гимли! Нет за тобой вины, и вреда ты мне не нанес. Да, по  правде
говоря, и не мог: я неуязвим для вашего оружия. Приободритесь же! Вот  мы  и
встретились снова, на гребне вскипевшей волны. Грядет великая буря,  но  эта
волна спадает.
Он возложил руку на круглую голову Гимли; гном поднял глаза и  внезапно
рассмеялся.
- Точно, Гэндальф! - признал он. - Но почему ты в белом?
- Теперь мне пристало белое одеяние, - отвечал Гэндальф. -  Можно  даже
сказать, что я теперь Саруман - такой, каким  ему  надлежало  быть.  Но  это
потом, расскажите-ка о себе! Я не тот, кого вы  знали!  Я  сгорел  в  черном далее 

"НАУКА И ЖИЗНЬ"
главная