стороны подернуло точно снегом звездчатыми цветочками.
- Смотрите, - сказал Гэндальф, - как ярко они белеют! Называются
поминальники, по-здешнему симбельмейны, кладбищенские цветы, и цветут они
круглый год. Да-да, это все могильники предков Теодена.
- Семь курганов слева, девять - справа, - подсчитал Арагорн. - Много
утекло жизней с тех пор, как был воздвигнут золотой чертог.
- У нас в Лихолесье за это время пять сотен раз осыпались красные
листья, - сказал Леголас, - но, по-нашему, это не срок.
- Это по-вашему, а у мустангримцев другой счет времени, - возразил
Арагорн. - Лишь в песнях осталась память о том, как построили дворец, а что
было раньше, уж и вовсе не помнят. Здешний край они называют своей землей, и
речь их стала невнятна для северных сородичей.
Он завел тихую песню на медлительном языке, неведомом ни эльфу, ни
гному, но им обоим понравился ее протяжный напев.
- Послушать, так ристанийское наречие, - сказал Леголас, - и правда,
звучит по-здешнему, то красно и раздольно, то жестко и сурово: степь и горы.
Но я, конечно, ничего не понял. Слышится в песне печаль о смертном уделе.
- На всеобщий язык, - сказал Арагорн, - это можно перевести примерно
так:
Где ныне конь и конный?
Где рог его громкозвучащий?
Где его шлем и кольчуга,
где лик его горделивый?
Где сладкозвучная арфа
и костер, высоко горящий?
Где весна, и зрелое лето, и золотистая нива?
Отгремели горной грозою,
отшумели степными ветрами,
Сгинули дни былые
в закатной тени за холмами.
С огнем отплясала радость,
и с дымом умчалось горе,
И невозвратное время
не вернется к нам из-за Моря.
Такое поминанье сочинил давно забытый ристанийский песенник в честь
Отрока Эорла, витязя из витязей: он примчался сюда с севера, и крылья росли
возле копыт его скакуна Феларофа, прародителя нынешних лошадей Мустангрима.
Вечерами, у костров, эту песню поют и поныне.
За безмолвными курганами дорога вкруговую устремилась вверх по зеленому
склону и наконец привела их к прочным обветренным стенам и крепостным далее