В прозрачном танце, но зимой
Не находил ее следов -
Лишь туч тяжелых вереницы
Тянулись за Ворожеей.
Но вскоре песня Лучиэнь
Затрепетала над землей
И пробудила, словно птица,
Весенний животворный день,
И по утрам, перед зарей,
Стирающей ночную тень,
Поляны стали золотиться
Под светоносною листвой.
И он вскричал: - Тинувиэль! -
Хотя нигде ее самой
Не видел в тишине росистой, -
И звонким эхом: - Соловей! -
Откликнулся весь край немой,
Озвучив тишину полей
Чудесным именем эльфийским.
И замерла Тинувиэль,
Прервав свой танец и напев,
Звеневший, словно птичья трель
Иль по весне ручей речистый:
Ведь имена бессмертных дев,
Как и названья их земель
Заморских, как немой распев
Потусторонних волн пречистых,
Несущих смертных в мир иной, -
Все это тайны, и она
Решила, что самой судьбой,
Весенним эхом серебристым
В дар Берену принесена,
Что, даже жертвуя собой -
Ей смерть со смертным суждена, -
Посмертно счастье воскресит с ним.
Бродяжник вздохнул и немного помолчал. - На самом-то деле, - заметил
он, - это вовсе не рассказ, а песнь: такие песенные сказания у эльфов
называются "энн-сэннат". На нашем языке они не звучат - вы слышали дальнее,
неверное эхо. А рассказывается о том, как Берен, сын Бараира, встретил
Лучиэнь Тинувиэль. Берен был смертный, а Лучиэнь - дочь Тингола, который
царствовал над эльфами в самые древние, самые юные века Средиземья; и
прекрасней ее не бывало даже в тогдашнем юном мире. Ее прелесть была
отрадней звезд над туманами Северного Края; и нежным сиянием лучилось ее
лицо. В те дни Всеобщий Враг, кому и сам Саурон был лишь прислужником, царил
на севере, в Ангбэнде, но эльфы Запада вернулись в Средиземье, чтоб войной
отнять у него украденные волшебные алмазы Сильмариллы, и предки людей были ... следующая страница