В прозрачном танце, но зимой Не находил ее следов - Лишь туч тяжелых вереницы Тянулись за Ворожеей. Но вскоре песня Лучиэнь Затрепетала над землей И пробудила, словно птица, Весенний животворный день, И по утрам, перед зарей, Стирающей ночную тень, Поляны стали золотиться Под светоносною листвой. И он вскричал: - Тинувиэль! - Хотя нигде ее самой Не видел в тишине росистой, - И звонким эхом: - Соловей! - Откликнулся весь край немой, Озвучив тишину полей Чудесным именем эльфийским. И замерла Тинувиэль, Прервав свой танец и напев, Звеневший, словно птичья трель Иль по весне ручей речистый: Ведь имена бессмертных дев, Как и названья их земель Заморских, как немой распев Потусторонних волн пречистых, Несущих смертных в мир иной, - Все это тайны, и она Решила, что самой судьбой, Весенним эхом серебристым В дар Берену принесена, Что, даже жертвуя собой - Ей смерть со смертным суждена, - Посмертно счастье воскресит с ним. Бродяжник вздохнул и немного помолчал. - На самом-то деле, - заметил он, - это вовсе не рассказ, а песнь: такие песенные сказания у эльфов называются "энн-сэннат". На нашем языке они не звучат - вы слышали дальнее, неверное эхо. А рассказывается о том, как Берен, сын Бараира, встретил Лучиэнь Тинувиэль. Берен был смертный, а Лучиэнь - дочь Тингола, который царствовал над эльфами в самые древние, самые юные века Средиземья; и прекрасней ее не бывало даже в тогдашнем юном мире. Ее прелесть была отрадней звезд над туманами Северного Края; и нежным сиянием лучилось ее лицо. В те дни Всеобщий Враг, кому и сам Саурон был лишь прислужником, царил на севере, в Ангбэнде, но эльфы Запада вернулись в Средиземье, чтоб войной отнять у него украденные волшебные алмазы Сильмариллы, и предки людей были ... следующая страница