Мне  было  всего-то  пятьдесят один год, а что такое в молодости год-другой!
Правда, пиршество учинили изрядное; только я, помнится, был сильно простужен
и  едва  выговаривал:  "Пребдого  бдагодаред".  Теперь я  пользуюсь  случаем
выговорить это как  следует: премного  благодарен вам  всем за  то,  что  вы
удосужились прибыть на мое скромное празднество!
Упорное молчание.  Все  боялись,  что сейчас  он разразится  песней или
какими-нибудь стихами, и всем  заранее было тоскливо.  Что  бы ему  на  этом
кончить? А  они  бы выпили  за его здоровье.  Но Бильбо не стал ни  петь, ни
читать стихи. Он медленно перевел дыхание.
-  В-третьих  и  в-последних,  -  сказал  он,  - я  хочу  сделать  одно
ОБЪЯВЛЕНИЕ. - Это  слово он вдруг произнес так громко, что все, кому это еще
было под силу, распрямились.  - С прискорбием объявляю вам, что  хотя, как я
сказал, прожить сто одиннадцать лет среди вас  легче легкого, однако же пора
и честь знать. Я отбываю. Только вы меня и видели. ПРОЩАЙТЕ!
Он ступил со стула и исчез.  Вспыхнул ослепительный огонь, и все  гости
зажмурились. Открыв  глаза, они увидели, что Бильбо  нигде  нет.  Сто  сорок
четыре ошарашенных хоббита так и замерли. Старый Оддо Шерстолап снял ноги со
стола  и затопотал. Потом настала мертвая тишина: гости приходили в себя.  И
вдруг Торбинсы, Булкинсы, Кролы, Брендизайки, Ройлы, Ейлы, Пойлы, Глубокопы,
Бобберы,
Толстобрюхлы,  Барсуксы,
Дороднинги,  Дудстоны,  Шерстопалы
и
Шерстолапы заговорили все разом.
Они соглашались друг с другом, что это безобразно и неучтиво и что надо
это  поскорее заесть  и  запить. "Я  и всегда говорил,  что  он тронутый", -
слышалось  отовсюду.  Даже  проказливые  Кролы,  за  малым  исключением,  не
одобрили  Бильбо.  Тогда,  правда,  почти  никто  еще  не  понимал,  что  же
произошло; бранили вздорную выходку. Только старый и мудрый Дурри Брендизайк
хитро прищурился. Ни преклонные годы, ни преизобильные блюда не помутили его
рассудка, и он сказал своей невестке Замиральде:
-  Нет,  милочка, это все  не  просто так. Торбинс-то,  оболтус, небось
опять сбежал. Неймется старому балбесу. Ну и что? Еда-то на  столе осталась.
И  он крикнул Фродо принести  еще  вина. А  Фродо был  единственный,  кто не
вымолвил ни слова. Он молча сидел возле опустевшего стула Бильбо, не обращая
внимания на выкрики и вопросы. Он, конечно, оценил проделку, хотя знал о ней
заранее,  и едва  удержался от смеха при дружном  возмущении гостей.  Но ему
было  как-то горько:  он вдруг понял, что не на шутку любит старого хоббита.
Гости ели и пили, обсуждали и осуждали дурачества Бильбо Торбинса, прежние и
нынешние, - разгневались и ушли  одни Лякошель-Торбинсы. Наконец Фродо устал
распоряжаться, он  велел  подать  еще  вина,  встал, молча  осушил бокал  за
здоровье Бильбо и тишком выбрался из шатра.
Бильбо Торбинс говорил речь, трогая золотое Кольцо в кармане: то самое,
которое он столько  лет втайне  берег  как зеницу ока. Шагнув  со  стула, он
надел Кольцо - и с тех пор в Хоббитании его не видел ни один хоббит.
С улыбкой  послушав,  как  галдят  ошеломленные гости в  шатре  и вовсю ... следующая страница 

"НАУКА И ЖИЗНЬ"
главная