- Обязательно осталась, сударь: эти, как бишь их там, путлибы. А кроме
них - ничегошеньки. На самом-то деле грех жаловаться: я, когда их впервые
отведал, вот уж не подумал бы, что приедятся, а приелись. Сейчас бы ломоть
ржаного хлеба и кружку... да ладно, полкружки пивка - это бы да! Волок я,
волок свои котелки-сковородки, а что с них толку? И огонь не разведешь - не
из чего, и какая стряпня, когда травы и той не сваришь, потому что нет ее,
травы!
Они отошли назад, спустились по откосу и подыскали выбоину поуютнее.
Закатное солнце потонуло в тучах, настала ночь. Спалось им плоховато:
донимал холод, и они ворочались с боку на бок в своем каменном закоулке,
стесненном косыми, обкрошенными громадами, с востока хотя бы не дуло, и то
спасибо.
- Вы их больше не видели, сударь? - спросил Сэм, когда они, перемогая
утреннюю дрожь, сидели в сером сумраке и жевали тоненькие путлибы.
- Нет, - сказал Фродо. - И не видел, и не слышал ничего, вот уже вторую
ночь.
- Я тоже, - сказал Сэм. - Бррр! Ну и лупетки, извините за грубое
выражение! Но, может, мы и правда от него наконец избавились, от слизняка
несчастного. Горлум! Вот попадется он мне, тогда узнает, где у него
"горлум"!
- Авось не придется тебе об него руки марать, - сказал Фродо. - Не знаю
уж, как он за нами уследил, но, кажется, потерял след - давай вместе
порадуемся. На сухих камнях не то что следа - запаха не остается, как он ни
принюхивайся.
- Хорошо бы, - вздохнул Сэм. - Выискался тоже спутничек!
- Да уж, - сказал Фродо, - обойдемся, пожалуй, и без него. Однако ж пес
с ним. Вот как бы отсюда все-таки спуститься! Я тут сам не свой: с востока
смотрят-ищут, а мы, как нарочно, торчим здесь и подставляемся, когда между
нами и тамошним мраком ничего нет, одни мертвые болота. И оттуда еще Око
поглядывает. Пойдем-ка поищем, не может же быть, чтобы сплошь кручи.
Но прошел день, и свечерело, а они все мытарились поверху: пути вниз,
как Сэм и сказал, не было и не предвиделось.
В тиши и запустении им иногда мерещились какие-то звуки: падал камень,
шлепали по скале босые ноги. Они останавливались, прислушивались - ничего,
лишь ветер грузно вздыхал, ушибаясь о скалы, но даже и этот звук напоминал
им, как тот с присвистом втягивает воздух, осклабив острые зубы.
Внешний кряж Привражья сворачивал к северу, и они то карабкались над
откосами, то брели забитой камнями плоской складкой от расселины
к
расселине, стараясь держаться поближе к тысячефутовому обрыву в длиннющих далее