- Обязательно осталась, сударь: эти, как бишь их там, путлибы. А кроме них - ничегошеньки. На самом-то деле грех жаловаться: я, когда их впервые отведал, вот уж не подумал бы, что приедятся, а приелись. Сейчас бы ломоть ржаного хлеба и кружку... да ладно, полкружки пивка - это бы да! Волок я, волок свои котелки-сковородки, а что с них толку? И огонь не разведешь - не из чего, и какая стряпня, когда травы и той не сваришь, потому что нет ее, травы! Они отошли назад, спустились по откосу и подыскали выбоину поуютнее. Закатное солнце потонуло в тучах, настала ночь. Спалось им плоховато: донимал холод, и они ворочались с боку на бок в своем каменном закоулке, стесненном косыми, обкрошенными громадами, с востока хотя бы не дуло, и то спасибо. - Вы их больше не видели, сударь? - спросил Сэм, когда они, перемогая утреннюю дрожь, сидели в сером сумраке и жевали тоненькие путлибы. - Нет, - сказал Фродо. - И не видел, и не слышал ничего, вот уже вторую ночь. - Я тоже, - сказал Сэм. - Бррр! Ну и лупетки, извините за грубое выражение! Но, может, мы и правда от него наконец избавились, от слизняка несчастного. Горлум! Вот попадется он мне, тогда узнает, где у него "горлум"! - Авось не придется тебе об него руки марать, - сказал Фродо. - Не знаю уж, как он за нами уследил, но, кажется, потерял след - давай вместе порадуемся. На сухих камнях не то что следа - запаха не остается, как он ни принюхивайся. - Хорошо бы, - вздохнул Сэм. - Выискался тоже спутничек! - Да уж, - сказал Фродо, - обойдемся, пожалуй, и без него. Однако ж пес с ним. Вот как бы отсюда все-таки спуститься! Я тут сам не свой: с востока смотрят-ищут, а мы, как нарочно, торчим здесь и подставляемся, когда между нами и тамошним мраком ничего нет, одни мертвые болота. И оттуда еще Око поглядывает. Пойдем-ка поищем, не может же быть, чтобы сплошь кручи. Но прошел день, и свечерело, а они все мытарились поверху: пути вниз, как Сэм и сказал, не было и не предвиделось. В тиши и запустении им иногда мерещились какие-то звуки: падал камень, шлепали по скале босые ноги. Они останавливались, прислушивались - ничего, лишь ветер грузно вздыхал, ушибаясь о скалы, но даже и этот звук напоминал им, как тот с присвистом втягивает воздух, осклабив острые зубы. Внешний кряж Привражья сворачивал к северу, и они то карабкались над откосами, то брели забитой камнями плоской складкой от расселины к расселине, стараясь держаться поближе к тысячефутовому обрыву в длиннющих далее