вот вершина Метхедраса,  то  у  подножия  его,  помнится,  как  раз  и  есть
Изенгард, крепость в глубоком ущелье. Небось вон там,  слева  за  хребтиной.
Видишь, не то дым сочится, не то туман?
- Изенгард, он какой? - выспрашивал дальше любопытный Пин.  -  Он  ведь
онтам, поди, не по зубам.
- Да и я тоже думаю - куда им, -  согласился  Мерри.-  Изенгард  -  это
скалистое кольцо, внутри  каменная  гладь,  а  посредине  торчит  высоченная
гранитная башня, называется Ортханк. Там и живет Саруман, гранит на граните,
на возвышении. Кругом скалы, во сто раз толще любых  стен,  ворот  не  помню
сколько, может, и не одни, и в каменном русле бежит  горная  речка,  которая
пересекает Врата Ристании. Да, онтам вроде бы  там  делать  нечего.  Но  про
онтов, понимаешь, как-то мне странно думается:  не  такие  они  смирные,  не
такие смешные. С виду-то, оно конечно,  -  чудаковатые  тихони,  терпеливые,
опечаленные, обиженные,  обойденные  жизнью,  но,  если  их  обидишь,  тогда
хватайся за голову и смазывай салом пятки.
- Ага, ага, - подтвердил Пин. - Сидит себе старая корова  и  жует  свою
жвачку; и глазом не успеешь моргнуть, как это не корова, а бык, и  не  сидит
он, а вскачь несется на тебя. Да, хорошо бы старик  Древень  их  расшевелил.
Затем, видать, и собрал, только трудное это дело. Вчера, помнишь, как он сам
собой разошелся, а потом пых-пых - и выкипел.
Хоббиты вернулись в долину. Онтомолвище продолжалось вовсю:  то  глуше,
то громче звучала напевная неспешная беседа. Солнце поднялось  над  оградой,
брызнули серебром  кроны  срединных  берез,  и  желтоватым  светом  озарился
северный склон. Блеснул незаметный родник. Хоббиты пошли  закраиной  круглой
долины, возле вечнозеленой изгороди - так отрадно было не  спеша  брести  по
свежей мягкой траве - и напрямик  спустились  к  искристому  фонтанчику.  От
кристальной студеной воды заныли зубы. Они  уселись  на  обомшелый  валун  и
смотрели, как бегают по траве солнечные блики  и  проплывают  тени  облаков.
Онтомолвище  не  смолкало.  Какие-то  все  ж  таки  непонятные,  совсем
уж
чужедальние это были места, точно все былое осталось в другой жизни. И  чуть
не до слез захотелось увидеть лица  и  услышать  голоса  друзей  -  особенно
Фродо, особенно Сэма и особенно Бродяжника.
Вдруг стихли голоса онтов, и невдалеке появился Древень, да не один,  а
со спутником.
- Кгум, кгу-гум, вот  и  я,  -  сказал  Древень.  -  А  вы  тут,  поди,
притомились, всякое терпенье у вас кончается, кгмм, а что, разве не так? Нет
уж,  терпеньем  вы  запаситесь  как  следует.  На  первый  случай
мы
все далее 

"НАУКА И ЖИЗНЬ"
главная