стороны подернуло точно снегом звездчатыми цветочками. - Смотрите, - сказал Гэндальф, - как ярко они белеют! Называются поминальники, по-здешнему симбельмейны, кладбищенские цветы, и цветут они круглый год. Да-да, это все могильники предков Теодена. - Семь курганов слева, девять - справа, - подсчитал Арагорн. - Много утекло жизней с тех пор, как был воздвигнут золотой чертог. - У нас в Лихолесье за это время пять сотен раз осыпались красные листья, - сказал Леголас, - но, по-нашему, это не срок. - Это по-вашему, а у мустангримцев другой счет времени, - возразил Арагорн. - Лишь в песнях осталась память о том, как построили дворец, а что было раньше, уж и вовсе не помнят. Здешний край они называют своей землей, и речь их стала невнятна для северных сородичей. Он завел тихую песню на медлительном языке, неведомом ни эльфу, ни гному, но им обоим понравился ее протяжный напев. - Послушать, так ристанийское наречие, - сказал Леголас, - и правда, звучит по-здешнему, то красно и раздольно, то жестко и сурово: степь и горы. Но я, конечно, ничего не понял. Слышится в песне печаль о смертном уделе. - На всеобщий язык, - сказал Арагорн, - это можно перевести примерно так: Где ныне конь и конный? Где рог его громкозвучащий? Где его шлем и кольчуга, где лик его горделивый? Где сладкозвучная арфа и костер, высоко горящий? Где весна, и зрелое лето, и золотистая нива? Отгремели горной грозою, отшумели степными ветрами, Сгинули дни былые в закатной тени за холмами. С огнем отплясала радость, и с дымом умчалось горе, И невозвратное время не вернется к нам из-за Моря. Такое поминанье сочинил давно забытый ристанийский песенник в честь Отрока Эорла, витязя из витязей: он примчался сюда с севера, и крылья росли возле копыт его скакуна Феларофа, прародителя нынешних лошадей Мустангрима. Вечерами, у костров, эту песню поют и поныне. За безмолвными курганами дорога вкруговую устремилась вверх по зеленому склону и наконец привела их к прочным обветренным стенам и крепостным далее